Эсхатологический восторг что это такое


Христианская эсхатология — Википедия

Христианская эсхатология — раздел эсхатологии (от др.-греч. ἔσχατος — «конечный», «последний» + λόγος — «слово», «знание»), который отражает воззрения христиан на вопрос о Конце света и Второго Пришествия Христа. Христианская эсхатология, подобно иудейской эсхатологии, отвергает цикличность времени и провозглашает конец этого мира[1].

В христианстве эсхатологию можно условно разделить на общую и частную. Первая говорит о судьбе этого мира и о том, что ожидает его в конце. Частная эсхатология учит о посмертном бытии каждого человека[2].

Огромную роль для христианской эсхатологии играет хилиазм (или милленаризм) и мессианизм. Все христиане находятся в ожидании второго пришествия Мессии, явление которого и будет концом этого мира, и установления царства Божьего, то есть мессианизм.

Христианство возникло и развивалось на первых порах как эсхатологическая религия[3]. Все послания апостолов и особенно книга Откровения пропитаны мыслью о том, что скоро грядёт конец и христиане должны ожидать возвращения Иисуса Христа на землю. Кроме Откровения в церкви существовало множество других сочинений о Конце Света: «Пастырь Ерма», «Откровение Мефодия Патарского»…

В последующие века идея близкого пришествия Христа пронизывала многие книги Отцов Церкви. Так епископ иерапольский Папий — по свидетельству св. Иринея — страстно ожидал наступления тысячелетнего царства[4]. Толкованием Апокалипсиса в Православной церкви занимались: Андрей Кесарийский, Феофилакт Болгарский, Серафим Роуз.

Исторически сложилось, что основные взгляды на конец мира у теологов связаны именно с милленаризмом[источник не указан 627 дней], то есть с упоминающимся в книге Откровение Иоанна Богослова тысячелетним царством Христа:

И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет

Первая группа богословов считает, что пришествие Иисуса Христа будет предшествовать установлению тысячелетнего царства и именно с приходом Мессии будет установлено на земле Его царство, и под самим царством подразумевается земное правление Христа в течение тысячи лет. Этот взгляд получил название премилленаризм (от лат. pre — «до», millennium — «тысяча лет»), а его последователи — премилленарии [5].

Другая же группа считает, что царство возникнет в результате исторического развития Церкви и её задача, как раз и состоит в том, чтобы подготовить царство к пришествию Христа. Т.о. по их мнению пришествие Христа состоится после установления (или окончания) тысячелетнего царства. Этот взгляд соответственно называется постмилленаризм[6].

И, наконец третья группа считает, что понятие «тысячелетнее царство» является прообразом и его нельзя понимать буквально. Многие из них считают, что царство уже установлено после пришествие Христа через Церковь и нам не следует ожидать установления буквального царства на земле. Эта группа богословов называется амилленарии, а их взгляды получили название амилленаризм[7].

Особое место в христианской эсхатологии, и в первую очередь в протестантизме, занимает диспенсационализм и учение о восхищении церкви. Основателем диспенсационализма является Д. Дарби, а популяризатором С. Скоуфилд, благодаря своей популярнейшей Библии с комментариями [8].

Диспенсационалисты верили, что вся история человечества разделена на несколько периодов (диспенсаций), в рамках которых Бог совершает определенные вещи.

Теология диспенсационалистов повлияла очень сильно на премилленариев и привнесла новые черты в это учение. Израилю и евреям отводилась отдельная роль в эсхатологии. В отличие от других богословов диспенсационалисты не верили в то, что Церковь заменила собой Израиль в избрании Бога и, как результат, в последние времена Израиль должен играть большую роль перед пришествием Христа. Диспенсационалисты верили в полное восстановление государственности Израиля, и осуществление этого в 1948 году восприняли как знамение скорого возвращения Христа. Это объяснялось тем, что диспенсация язычников заканчивается и начинается восстановление отношений Бога с Израилем. Особую роль в этой эсхатологических воззрениях играет учение о невидимом «восхищении церкви».

Еще одна популярная эсхатологическая теория — «восхищение Церкви» (англ. Rapture). Её суть в том, что Церковь во время последних событий будет восхищенна с земли на встречу с Иисусом Христом.

Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем

Другая особенность учения состояла в том, что непосредственному предшествию Христа должна предшествовать, т. н. «великая скорбь», то есть особенное время, когда Бог будет изливать ярость на всех живущих на Земле, в результате чего всех постигнет великая скорбь. Некоторые считают, что это период будет насчитывать 7 лет, другие 3,5 года.

Ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет

Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца

В свою очередь премилленарии, то есть верящие в пришествие Христа до наступления тысячелетнего царства, делятся на три группы в соответствии со своими взглядами на «великую скорбь» и восхищение Церкви.

Основных теологических направлений в отношении «восхищения церкви» насчитывается три.

  • Претрибуционалисты верят в то, что верующие будут восхищены до «великой скорби», так как Бог желает избавить свою Церковь от грядущих страданий и бедствий.
  • Мидтрибуционалисты считают, что восхищение случится ровно по середине «великой скорби», но еще до начала основных бедствий, то есть Церковь не будет переживать основную часть гнева Божьего.
  • Посттрибуционалисты верят, что Церковь пройдет через весь период «великой скорби» и будет восхищена только после всех страданий.
  1. Григоренко А. Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, сс. 45-47
  2. ↑ Библиологический словарь о. Александра Меня
  3. ↑ А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 61
  4. ↑ А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 67
  5. ↑ Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, сс. 36-37
  6. ↑ Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, с. 37
  7. ↑ Там же
  8. ↑ «What is Dispensationalism?»

Эсхатологический - это... Что такое Эсхатологический?


Эсхатологический

Эсхатоло́гия (от греч. ἔσχατον — «конечный», «последний» + λόγος — «слово», «знание») — система взглядов и представлений о конце света, искуплении и загробной жизни, о судьбе Вселенной или её переходе в качественно новое состояние. Также отрасль богословия, их изучающая в рамках той или иной религиозной доктрины. Различается индивидуальная эсхатология, то есть учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирная эсхатология, то есть учение о цели космоса и истории и их конце.

Философия эсхатологии свойственна многим религиям и верованиям, начиная с древних времен. Особое развитие со времен Античности эсхатология получила в иудаизме и христианстве («Страшный суд»), затем в исламе.

Классические примеры литературы о конце света — Откровение Иоанна Богослова, Откровение Петра, «Прорицание вёльвы» из Старшей Эдды.

Эсхатологические верования Древнего мира

Германо-скандинавская мифология

Эсхатология в христианстве

Эсхатология в исламе

Эсхатология цивилизации Майа

По верованиям древнего народа Майа в конце 2012 года сменится глобальный календарный цикл, который как и предыдущие может вызвать катаклизмы и Конец света. Эта дата вызывает много современных паникёрских лже-пророчеств. Особенно эта теория популярна в Нью-эйдж, где смешивается с христианской антиязыческой идеей Апокалипсиса.

См. также

Ссылки

Wikimedia Foundation. 2010.

  • Эсьен Окон Фло
  • Эт-Тайба

Смотреть что такое "Эсхатологический" в других словарях:

  • эсхатологический — эсхатологический …   Орфографический словарь-справочник

  • ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ — ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ, эсхатологическая, эсхатологическое (ист. рел.). прил. к эсхатология, проникнутый эсхатологией. Эсхатологические настроения в средние века в связи с концом первого тысячелетия хр.э. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935… …   Толковый словарь Ушакова

  • Эсхатологический — прил. 1. соотн. с сущ. эсхатология, связанный с ним 2. Свойственный эсхатологии, характерный для неё. 3. Принадлежащий эсхатологии. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 …   Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

  • эсхатологический — эсхатологический, эсхатологическая, эсхатологическое, эсхатологические, эсхатологического, эсхатологической, эсхатологического, эсхатологических, эсхатологическому, эсхатологической, эсхатологическому, эсхатологическим, эсхатологический,… …   Формы слов

  • эсхатологический — эсхатолог ический …   Русский орфографический словарь

  • эсхатологический — …   Орфографический словарь русского языка

  • эсхатологический — см. эсхатология; ая, ое. Э ие сочинения, сказания …   Словарь многих выражений

  • религиозно-эсхатологический — религиозно эсхатологический …   Орфографический словарь-справочник

  • бред эсхатологический — (эсхатология мистическое учение о конце мира и человека; греч. eschaton предел, конец + logos учение) см. Бред гибели мира …   Большой медицинский словарь

  • ИЕРУСАЛИМ НЕБЕСНЫЙ — эсхатологический символ социальной гармонии. Вариант иудейской и христианской утопии, воплотившей представление об идеальном городе. Небесный Иерусалим противостоит погрязшему во грехе, ложному и неправедному земному Иерусалиму, а также является… …   Символы, знаки, эмблемы. Энциклопедия


Эсхатологическая уникальность христианства

профессор Андрей Зубов

 

Один из моих друзей, которому в будущем суждено было стать епископом Русской Церкви, уверовал лет тридцати. В первой беседе о той новой реальности, которая открылась перед ним, он спросил меня: «Ты говоришь о спасительности веры христианской, но вер много, почему считать христианскую истинной?». Он был востоковед, эрудит, этот будущий епископ, и он знал, о чем спрашивал. В сущности, это – вопрос вопросов: почему мы убеждены в истинности христианства, когда народов много, и вер много. Мы можем ответить словами псалма: «Яко вси бози язык бесове, Господь же небеса сотвори» (Пс. 95:5). Но ответ этот не столь исчерпывающ, как может показаться иному апологету. А тот, кого мусульмане именуют Богом, он демон, или творец небес? Любой мусульманин однозначно скажет – Аллах – единственный творец всего (tawhid ar-ribubiya), видимого и невидимого. Следовательно, между исламом и христианством нет принципиальной разницы в переживании Бога как Творца и неба и земли. То же можно сказать и об ортодоксальном иудаизме, практически то же – о религии гат. Брахма, или, если угодно, Тримурти, или Атман есть То, что, превосходя всякую реальность, является виновником этой реальности. Стоит ли продолжать разговор, говоря о Тьян Ди и Дао китайских религий; о Птахе, Атуме, Ра, Амоне древних египтян, Ану, Инане, Энлиле шумерийцев?

Внимательный историк религий сможет в любой достаточно хорошо известной религиозной системе обнаружить идею Бога-творца, единого высшего Бога, создавшего и мир, и людей, и духов, которых большинство традиций называют богами, а авторы книг Ветхого Завета предпочитают именовать «воинством небесным».

Нет, не потому становимся мы христианами, что иные веры учат кадить демонам, а христианство – служить истинному Богу. И совершающий намаз мусульманин, и распевающий гимн адвентист вполне уверены, что молятся единственной, высшей всего, создавшей все божественной реальности. Как, на основании чего убедить нам их в обратном? В том, что они поют не творцу, а твари? Уверен, что убедить их в этом нельзя, а потому наша проповедь в мире ислама или индуизма чаще всего остается безрезультатной. Напротив, и индуисты, и буддисты, и мусульмане за последние десятилетия добились неплохих результатов в обращении граждан христианской цивилизации. Почему? Конечно, очень хочется ответить на этот новый, обидный для христиан вопрос в дихотомии «Бог – демоны»: те европейцы, которые не выдерживают нравственной планки христианства, те, кто впадает в грехи, – те уходят в иные веры, где демоны, которым они служат, этим грехам только потакают.

Но действительность не позволяет согласиться с этим утверждением. Большинство из нас, европейцев, уходят не в Вишишт Адвайту, не в суфизм, даже не в примитивный кришнаизм, но просто в неверие, в атеизм, агностицизм. Именно это, неверующее, не живущее Богом большинство европейцев создает ту современную цивилизацию, за которую нам будет мучительно стыдно перед Тем, Кто дал нам великий, божественный дар творчества. Что же до серьезных обращенцев в иные веры, то они, как правило, обнаруживают высокий нравственный идеал, строгость к себе, целомудрие и такую погруженность в религиозную жизнь, которых обычно нет и у нас, христиан, позволяющих себе слишком многое в надежде на милость Божию, но и в забвении грядущего нелицеприятного суда Его. При несовершенстве человеческой жизни, свойственной падшему Адаму во все эпохи и на всех континентах, нынешний Каир, Мадрас и Тегеран нравственно если и отличимы, то только в лучшую сторону от Москвы, Берлина, Парижа. Так что в отношении приверженцев иных вер демоны явно успевают меньше, нежели в отношении нас. Иногда приходится слышать: да, мусульмане или индуисты в соблюдении некоторых нравственных и аскетических норм выше нас, но они делают доброе, искушаясь гордостью, а не из любви к Богу. Чужое сердце – потемки, но в своем я нахожу столько гордости и тщеславия, что с трудом могу заподозрить индуса, воздерживающегося от мяса, вина и блуда в течение всей жизни, или мусульманина, пять раз на дню встающего на молитву, гордейшим меня.

Убедительный ответ на вопрос моего друга в системе координат 95 псалма явно не получается. Может быть, он невозможен и вовсе? Может быть, согласиться с тем, что для каждого его вера – истина, и поставить точку? Субъективно так оно и есть. Последователь Шанкры свысока смотрит не то что на христианина, но даже на ученика Рамануджи. Для него уже и Вишишт-Адвайта – «частичное знание». Всем нам так свойственно презирать соседа, если он в чем-то отличен от нас, презирать по видимости за это отличие, а в действительности – услаждаясь собственным совершенством, праводеланием, правомыслием, правоверием. «Благодарю тебя, Боже, что я не такой, как он» – любимые наши слова. И подумать при этом, что «он» также создан Господом, как и я, и для достижения цели не менее важной – это в голову как-то не приходит. Это – субъективно. А объективно Бог есть столь неприступная для нашего, Им созданного ума, полнота, что самонадеянно полагать, что мы можем хоть в чем-то знать больше «соседа». Ни он, ни я не знаем ничего положительного, кроме того, что открыто каждому из нас для нашей пользы, для нашего спасения. И это, открытое, есть бесценная ценность именно для меня, если понимаю я, для чего оно и как с ним обращаться.

Скажем, величайшее сокровище христианства – знание триипостасности единосущного Бога. Не потому открыто оно Церкви, что мы заслужили это знание своей верой и любовью – знание это есть наша вера и источник нашей любви. Храним мы это знание, тщательно проговариваем отношения ипостасей Бога, так как без этого знания-веры христианство становится пустым звуком – Бог не вочеловечивается, человек не обоживается. У мусульман иная цель религиозной жизни. Мысль об обоженье – нерв и суть христианства – для них святотатственна: (Кор. 4.169 и cл.). Потому и тайна троичности скрыта от них, учение о Троице для ислама – уступка христиан политеизму и эллинистической философии, – «Он не рождал и не рожден» (112.3) – твердо провозглашает Коран.

Почему араб-мусульманин иначе видит предельную цель своей жизни, чем видит ее араб-христианин – это особый разговор, и, признаться, мне трудно дать ответ на вопрос о причинах выбора одним народом, одним человеком христианства, а другим – ислама, буддизма или религии бон. Но честный разговор об уникальности христианства возможен только при условии признания и за иными религиями их пусть субъективной, но правды в вопросах веры и целей жизни. И только сопоставляя эти цели, эти субъективные упования, можем мы прийти к некоторой объективной правде.

Августин, как известно, выводил слово «религия» из глагола ligo, re-ligo связывать, соединить (ligo dissociata). Этимология эта далеко не бесспорна, но духовно она верна. Религия, вера (от слова авестведического: var, жар, истина) – это связь, но и путь, идя по которому можно взойти к вечному и несотворенному Источнику жизни, к Богу.

Во все времена, во все эпохи, тяготился человек своей смертностью: своей некачественностью и искал путей ее преодоления. В одном из речений текстов Саркофагов (1130) Атум говорит о четырех своих великих деяниях для людей – одно из них – память смертная. «Сделал я так, чтобы не забывали они о Западе (то есть о смерти)». В сущности, именно в том, что ждали люди по ту сторону «последнего врага – смерти», и скрывается отличие вер друг от друга. А ждали и продолжают ждать они очень разного. То Царство Небесное, о котором учил Христос и которое, по сокровенному Павлову учению, есть Он Сам, весьма отличается от представлений о рае – Джаннахе – благочестивых мусульман или о сварнаре зороастрийцев. Безусловное утверждение индийского мудреца Яджнавалкьи «нет после смерти сознания» (Бр. Уп. IV.5.13) смутило не только его жену Майтрейю, но смутит оно и христианина. В то же время суфийский аскет, познавший фану, скорее всего, согласится с ним.

Эсхатология – главное в любой религии, и сопоставление, эсхатологических учений – дело по крайней мере более объективное, чем самоуверенное утверждение – «нет, тот, кого в вашей вере считают творцом, не истинный творец, вот Тот, в Кого верим мы, он – Творец по истине». В разговоре о предельных целях бытия никто не насилует ничьей воли. Каждый рассказывает то, на что уповает он сам.

Нет, кажется, веры, которая бы не признавала, что Бог – благ. «Никто не благ, как только один Бог» – говорит Спаситель. «Небо благожелательно ко всем существам» – утверждают китайцы. «Милостивым и милосердным» именуют Бога все суры Корана. И вот это абсолютное благо в сущности Своей – не есть благо. Оно выше всякого имени. Прекрасно повествует о Божественном Благе священномученик Дионисий. Но внимательный читатель четвертой главы «Божественных имен» не может не заметить, что афинский епископ, когда говорит, что словом «Благо» определяется сущность Богоначалия (4.1), подчеркивает, что это – мнение «богословов». Продолжая речь, Дионисий показывает, что мы именуем Бога «Благом», поскольку Им создан и поддерживается ангельский и человеческий мир, все живое, весь космос, движущаяся и косная материя. Иными словами, Бог благ для нас. Что же касается Божественной сущности, то тут «богословы» ошибаются. «И даже называя Его благостью, мы не в состоянии познать Его … превосходящего любое имя, любое слово и познание» (13.3). Итак, благость Бога не свойство Его природы, но проявление Ее к нам. Бог благ для созданного Им мира. О ином мы просто не можем сказать ничего. Он благ не потому, что создал мир, но Он благ в созданном Им мире.

Но можно ли полагать совершенно благим творение мира разрушающегося, подверженного тлену и постоянному умиранию? Нет ли изъяна в самом таком творении, а следовательно, и в его Творце? Это вполне законный вопрос, поскольку мир, данный нам в опыте, есть именно мир разрушения и смерти. Здесь, в ответе на этот вопрос, происходит первое великое разделение религий. Гностическое решение, как известно, предполагает, что мир создан не Благим Богом, который пребывает в Себе Самом, но злым или несовершенным Демиургом, и потому воспроизводит его несовершенства. Мир – создание не Творца, но отпавшего от Бога духа. Надежду на спасение дает человеку только та творческая искра Божья, которая через Демиурга переходит в созданное Им. Фактически же мир и человек оказываются созданиями сил зла. Вывод этот в истории человеческого духа, надо признаться, почти уникальный. Он предполагает, во-первых, самостоятельную креативную способность несовершенных, злых сил и, во-вторых, страдания не в результате собственных дел, но «по природе»: человек и весь мир мучаются, поскольку они обречены на мучение создателем. Может ли Высшее Благо попускать такое и оставаться Благом?

Помимо экстравагантной и, в сущности, порожденной духовной борьбой с христианством гностической схемы, история религий знает два принципиальных ответа на вопрос о соотношении Блага и страдания в мире. Один объявляет мир иллюзией, миражем, не имеющим никакой самостоятельной ценности, а значимой и реальной только родную Творцу частицу в каждом творении, воссоединение которой с Творцом и есть цель. Это религии Южной Азии, начиная с эпохи Брахман и Упанишад. Иные культуры дают другой ответ – мир создан Богом и мир этот – реальность, поскольку сотворен Абсолютной Реальностью. Мир этот – благо, поскольку создан Абсолютным Благом. Мир этот – безупречно красив, поскольку его создатель – Абсолютная Красота. И традиционные религии Китая, и иранский зороастризм, и «авраамистские религии», и, сколь нам известно, религии древнего Переднего Востока едины в этом убеждении.

Отличает их объяснение того, как же этот благой и прекрасный мир стал таким, каким мы его видим – весьма злым и, часто, отвратительно уродливым. Все они согласны, что причина упадка – человек. Но дальнейшие акценты Запада и Дальнего Востока различны. Китай и производные от него культуры видят космос «отпечатком» Дао. Как многие волны, набегая на берег, оставляют на его песке след, так же и Дао запечатлено в созданном им мире. Дао – океан, мир – отпечаток волны. Однако человек – это особая «волящая» песчинка. Он может нарушить весь узор божественной волны, выйти из него и обречь мир на деградацию – ведь чем дальше отступает мир от заданного печатью образа, тем больше погружается он в хаос небытия. Бог создает мир. Человек, частица созданного мира, или хранит, или разрушает и себя и его. Отсюда напряженный поиск соотношений человеческого микрокосмоса с макрокосмосом в традиционной китайской медицине, ритуале, магии. Отсюда конфуцианское учение о музыке или даоское учение о недеянии (ву вэй). Мир не создан для человека, он живет своей, заданной Дао, жизнью. Человеку не надо только мешать миру жить, надо научиться подчинять свою волю ритму мира (Конфуций), или вовсе исключать ее (Лао-Цзы). Восстановлением гармонии преодолевается и страдание и сама смерть. Потому так распространены в Китае предания о бессмертных, вечно живущих в этом мире, вкушающих персики садов запада, воздух и росу Тай-шань.

В этой красивой и гармоничной, как пейзажи Ван Вэя или Цзюй Жаня, схеме остается неясным только одно – почему человек таков, что он может, и действительно постоянно употребляет свою волю во зло, в результате чего мир постоянно находится в процессе деградации (мо фа). Если он отпечаток Дао – откуда в нем зло? Если отпечаток чего-то иного – то Дао уже не может считаться «великим единым», не может «следовать Само Себе» (Дао Де цзин, 25).

Запад, культуры от степей Ирана до атлантических прибрежий смотрели на мир и место человека в нем несколько иначе. Мир создан для человека. Человек – предмет особой любви, внимания и жалости Бога, создавшего его свободным соучастником всемирной драмы борьбы добра со злом, Бога – и отпавших от него, им сотворенных существ. Борьба ведется за человека. Тварное бытие обретает напряженную трагическую подвижность, которой равно чужды и возделывающий божий сад китаец, и бегущий из него индус. Гор и Сет, Ангро Маньо и Boxy Ману, сатана и архангел Михаил, Махди и ал-Даджал – эти пары определяют религиозную жизнь Запада. Бегство от одного, поиск иного, постоянное внимательное вглядывание в себя, в свое сердце, которое и есть истинное поле битвы – это настроение равно знакомо и мусульманину, и еврею-иудаисту, и христианину, и парсу, и сколь мы можем судить о вере Месопотамии и Египта – и их обитателям. Мир не просто гибнет с человеком и возрождается с ним. Он – средство борьбы, постоянное искушение человека, средство победы над злом или причина гибели во зле. Кто говорит, что Бога любит, а брата своего ненавидит – тот лжец. Кто говорит, что любит брата, но не помогает ему в голоде и наготе, то есть в обстоятельствах мира – тот лжец не меньший. Мир духовный – меног, утверждают парсы, лишь прообраз мира целостного, духовно-материального – гетиг, который много совершенней первого. Только в гетиг может войти Ангро-маньо, но и победить зло можно только в этом, духовно-материальном мире, и только с помощью духовно-материального существа – человека.

Если Южная Азия ныне решает духовно-материальную двуприродность посредством освобождения тождественного Богу духа от уз материи, если Дальний Восток фактически переживает мир как материальный отпечаток духовного и видит присутствие Духа в мире только в качестве матрицы, то Запад постоянно настаивает на обязательной двуприродности. Он умеет различать в человеке неразрывно слитую с ним духовную сущность ума (нус, пневма), и ценить тело, плоть (сома, саркис) как неотторжимую часть человеческой личности. Уже в египетском заупокойном ритуале Древнего Царства обнаруживаем мы все необходимые составляющие этих воззрений. Многое можно обнаружить и в раннемесопотамском ритуале священного брака, и в так называемом культе умирающего и воскресающего Бога.

Но в поединке со злом человек постоянно проигрывает. «Бедный я человек, – восклицает апостол Павел, – доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Современный же православный мыслитель как-то сказал: «Наш путь не от победы к победе, а от поражения к поражению». Все религии мира, как западные, так и восточные, согласны в том, что мир не улучшается, а вырождается, и не многие, подобно джайнам, надеются обойтись без мировой катастрофы, когда наступит полный упадок.

Но почему человек, вызванный из небытия благим Богом, губит себя? Потому что он шестью чувствами связывает себя с иллюзией космического бытия – майей, и из-за этого забывает тождественность своего бытия Абсолюту – ответит индуист. Буддист просто опустит вторую часть формулы об Абсолюте и «своем бытие», в остальном его ответ совпадает с индуистским. Почему человек предпочитает связывать себя с майей, а не с Брахмо, индуизм молчит, равно как и молчит учение тхераваддинов о причине редкости архатов, пратьекобудд. Дальний Восток отвечает на этот вопрос иначе: человек сходит с Пути, которым идут все сущности, он нарушает гармонию, музыку и ритм мира. Почему человек отвергает Дао – также неясно. Наконец Запад предлагает третий вариант ответа: свободно действующий человек с первых же шагов подпадает соблазну духов – врагов Творца. И вслед за первым человеком так поступают почти все его потомки. Лишь немногие избирают иной путь, путь служения Богу, путь праведности. Почему – также не вполне ясно. Если природа человека сотворена благим Творцом, то как объяснить неудержимую тягу человека не к благу, но ко злу – «Бедный я человек!»

И все же религия перестала бы быть религией, если бы опустила голову, если бы примирилась со столь неутешительным выводом. Нет, напротив, вопреки всему эмпирическому опыту человеческой плохости все веры утверждают триумфальную конечную победу Блага над злом. Но здесь люди не обходятся без помощника. Вишну и Шива многократно воплощаются, чтобы поддержать праведников, наказать злодеев, восстановить праведное учение. То же делает Лао-Цзы в позднем даосизме, а китайские буддисты с надеждой молятся пребывающему на небе Тушита будде будущего Ми ло фо (Майтреи), который придет в конце времен на землю, дабы спасти и исправить всех.

В отличие от Китая и Индии Запад видит спасителя человеком, кровно связанным с основоположником учения – великим праведником. Это – или мессия, лев из колена Давидова, или Саошьянт – семя Зороастра, или Махди – потомок Мухаммеда, по красивому шиитскому преданию, живущий подобно свету в чреслах пророков и в утробах благочестивых женщин, и воплотившийся в конце веков, дабы победить зло и убить ал-Даджала. Первый человек допускает в себя зло, последний – побеждая его, угождает Богу. В великой всемирной брани именно человек, облаченный в броню праведности (ведь он кровный потомок великого праведника), побеждает князя тьмы, после чего воскресают мертвые и Творец вершит над своим творением последний суд. Те, кто исполняли Его волю, вместе с победителем зла наследуют мир, те, кто противились воле Божьей и свободно избрали сторону врагов Блага, получают вторую смерть, вечную гибель.

Перед нами предстают три весьма отличные одна от другой эсхатологические системы, границы распространения которых, в общем-то, совпадают с границами трех великих цивилизаций Старого света. Каждая из них достаточно логична внутри себя, за исключением единственного, но ключевого момента – объяснения происхождения и доминирования зла в мире, созданном Богом.

Как же решается в каждой из систем предельная задача личности – возвращение благого дара Творца, утраченного человеком из-за уклонения ко злу? На Дальнем Востоке – через возвращение на Путь всех вещей. В результате – совершенный природный человек, не знающий смерти и нужды, пребывающий вечно в полной гармонии с Дао. Понятно, что окружающий мир, нарушенный своеволием человека, обретает вокруг такого блаженного мужа утраченное совершенство отображения Дао. Для китайца абсурдна сама мысль о слиянии человека с Дао. Ведь человек – это всегда нечто осязаемо-материальное, а Начало мира, Дао, и безлично, и нематериально, и для мира, космоса его как бы и нет вовсе. Гармонизировав себя, человек сливается не с Дао, но с миром – запечатлением Дао. Именно в этом, скорее всего, смысл понятия «тождественность Дао» из 23 джана Дао дэ цзин. Каким бы ни было происхождение даосизма (довольно распространено мнение, что Лао-Цзы переложил в категориях китайской мысли учение упанишад), практика религиозной жизни Китая сделала его именно таким.

Южная Азия решает задачу совсем по-другому. Если мир иллюзия, то лучше всего его отбросить, выйти из мира. Космическая жизнь на любом уровне – рая, земли, преисподней – по существу всегда трагична, ибо неизбежно пресекается смертью, а потом начинается сызнова. Жизнь – это вечный кошмарный сон, от которого надо пробудиться. Но пробуждение возможно только ценой отказа от космоса и от себя, как его части. За круговоротом призрачного мира существует Абсолют, Брахман, которому тождествен человеческий ум – атман. Отбрасывая и тело, и чувства, и мир, атман сливается с Брахманом, обретает вновь все качества Абсолюта, но теряет при этом себя, свое лицо. После смерти нет сознания, поскольку нет двух: Бога и человека. Есть только Абсолют и рядом с ним нет иного. В отличие от Китая Индия настаивает на соединении с Творцом, но не твари, а части Творца, до времени в твари заключенной. Остальное, кроме этой части – амсы – никакого значения и интереса не имеет. И хотя Адвайта Веданта – не единственное учение Индии, но именно она делает наиболее логичные выводы из общих всей Южной Азии посылок. То, что многих индийских мистиков личный опыт заставлял сомневаться в конструкции Шанкры и ценить человеческую личность несколько больше, – иной вопрос.

Наконец, Запад, уделяя особое внимание индивидуальной личности человека, учит о нем, как о сложном существе, состоящем из божественного духа, перстного тела и возникшей от их соединения индивидуальной души. Смерть – временное расторжение этих элементов человека. Воскресение – их воссоединение. Но воскресший человек, победив в себе зло и его разлагающие яды, обретает бессмертие и блаженство, остается вполне человеком. Мир восстанавливается вместе с ним или дается ему вновь, и он существует в нем вечно среди тех радостей, которые хотя и омрачались злом, но известны ему уже по нынешней, земной жизни. Чувственный рай ислама, по существу, – вновь обретенный Эдем – прекрасная тому иллюстрация. Не случайно именуется садом, подобно парскому Парадизу: «Ведь для богобоязненных есть место спасения, сады и виноградники, и полногрудые сверстницы, и кубок полный…» (Коран 78.31-33).

Такая цель религиозной жизни вызовет ужас у индуиста и буддиста и оставит в недоумении обитателя Дальнего Востока, но растворение в Абсолюте будет для большинства мусульман, иудаистов, парсов не менее странной, бесцветной и кощунственной претензией. Странна будет цель адвайты и для китайца, убежденного, что человек, «если сравнить его с тьмой вещей, похож на кончик волоска лошадиной шкуры» (Чжуан цзы, 17). Три великих цивилизации выработали свои ответы на предельные запросы человека и зафиксировались друг перед другом в устойчивом непонимании. Синкретические движения суфиев, каббалы на Западе, Мадхвы – в индуизме, махаянистский буддизм Китая и Японии не снимали границы, но только размывали их, делая переходы более плавными.

Мы не можем сказать с полной определенностью, когда возникло это разделение. Вряд ли было оно столь глубоким в начале истории, пять тысячелетий назад. Первые памятники религиозного слова Индии и древнего Переднего Востока, равно как и археология Шан-Инь свидетельствуют о большем сходстве, хотя бесспорно имеются уже и тогда яркие цивилизационные отличия. Но эпоха пророческих движений, VIII-V веков, обнаруживает вполне сложившиеся религиозные типы Дальнего Востока, Индостана и Запада, типы, известные нам и сегодня.

Мы не можем сказать о начале разделения, но мы можем сказать о его конце, ибо завершилось оно и было преодолено в христианской проповеди. Заявление это может показаться претенциозным – ведь мы привыкли полагать христианство западной религией. Действительно, такие типично западные моменты учения, как исключительное внимание к человеку, его личности, его телу, которому должно, умерев, воскреснуть – все это есть в христианстве. Но это, западное, преображено странным и неожиданным учением, плохо пережитым зороастризмом и вполне осознанно отвергнутым и иудаизмом и исламом. Христианство объясняет некачественность человека, расхождение между волей его и действием, наконец – саму смерть грехопадением Адама. Нет человека, который жив будет и не согрешит. Но Адам был первым человеком. Его ослушание Бога не осталось его личной проблемой, но перешло на всех его потомков, на каждого земнородного. «Проклята земля за тебя» (Быт. 3:17). Эти страшные слова Божии тяготеют над всем человечеством. Единственная из вер, вера христианская объясняет зло человечества из его свободной, но родовой воли. Как дети наследуют достоинства и болезни родителей, так и каждый потомок Адама наследует «генетически» его грех, добавляя к нему свой собственный, адамовым грехом подготовленный, своей волей содеянный. Надеяться на «безгрешное семя» Зороастра, Мухаммеда или иного праведника христианину причин нет. Любое семя несет грех.

Это христианское учение прекрасно объясняет и разлад мира и зло людское, но оно столь безысходно в своем пессимизме, что не удивительно его неприятие большей частью человечества. «Кто же может спастись?», ужаснувшись спрашивают Христа ученики, и слышат в ответ: «Человеку это невозможно». Ответ Христа – приговор всему религиозному человечеству.

Впрочем, Христос только мгновение держит апостолов в безнадежном состоянии. Он продолжает начатую фразу. «Человеку спастись невозможно, но Богу все возможно». Итак, спасает Бог. Это известно и индуисту, и мусульманину, и махаянисту, разве что не даосу и конфуцианцу. Но как спасает Бог христианский? Не словом, не учением, не исцелениями и воскресениями, не личным примером при схождении в мир. Нет. Он спасает Собой и Своей смертью, Своей жертвой. Бог умирает, Бог приносит Себя в жертву? Это – второй абсурд, после преемства родового греха, который можно числить за христианами. Но жертва человека, подпорченного Адамом, не вполне чиста. Чистой жертвой может быть только Тот, кто не имеет в себе семени Адамова и одновременно силен победить все зло «древнего змия, обольщающего всю вселенную» (Ап. 12.9). Но при всем том он не может не быть тем, кого собирается исцелить – то есть человеком. Спасти Адама может только Бог, и Бог вочеловечившийся. Как Бог, Он побеждает смерть и грех, как человек, Он принимает плоды на Себя, освобождая в Себе – и в этом великое благо родового преемства – и от смерти и от греха все человечество, свободно соединяющееся с Ним.

Но то, что от греха и смерти спасает человека не человек, не богомудрый наставник и не благоволение запредельного Бога, но Бог вочеловечившийся и Сам Себя принесший в жертву Себе за мир, имеет одно, но величайшее следствие. Человек, добровольно согласившийся соучаствовать в жертве Бога, входящий с Ним в смерть, оказывается с Ним и в воскресении, в триумфе над смертью и над источником зла. Бог стал человеком, дабы человек стал Богом – эти чеканные слова священномученика Иринея Лионского объясняют суть веры христианской. В воскресении с Богочеловеком человек становится Богом. Он, человек, тварь, входит в полноту бытия Того, кто его создал и восстановил из греховного тлена. Бог делает свое творение Собой. И в этом, переступая границы западной религиозности, христианство реализует высшую цель самого рафинированного индуизма – оно открывает возможность теозиса, обоженья. «Тат твам аси» – священнейшая упанишадическая формула обретает себя в христианстве. И как обретает!

Слияние с Брахмо достигается в Адвайте ценой отказа от личности, которую Шанкаре остается объявить иллюзией, майей. Но христианство не считает, как и все западные веры, творение иллюзией. Оно видит в мире реальность, исходящую от реальности Творца, но реальность, искаженную лжецом и обольстителем сатаной, исказившим первоначально самого себя. Потому и победа над сатаной есть не освобождение от личности, но ее выправление от лжи греха. А поскольку вочеловечившийся Бог, воскреснув, воскресил и свой человеческий ум-дух, и душу и тело, то личность человека не исчезла, но преобразилась в теозисе.

Для достижения своей высшей цели, слияния с Абсолютом, Индии пришлось пожертвовать очень многим – и личностью, и миром, и телом. Поправший Своей смертью смерть богочеловек Христос открыл возможность теозиса без этой жертвы, являющейся к тому же хулой на благость и бесценность акта творения космоса. Человек становится Богом не переставая быть человеком, ибо и Христос стал человеком, не переставая быть Богом. Древняя цель Запада – возвращение в утраченный Эдем, на поля Иалу, достигнута. Но новый Эдем оказался не садом двух холодных родников с полногрудыми гуриями и кубками черного вина, ложами и шатрами, но – Самим Неприступным Богом, для которого эпитеты «бытие» и «не-бытие» равно не определительны и которого Сын Человеческий любил называть Царством Небесным, где, понятно, уже и не женятся и замуж не выходят…

Нет эпитета для Бога более подходящего, хотя бы в отношении Его к нам, чем Благо. Но может ли быть большее благо, чем превращение творения в творца, человека – в Бога? Потому именно в христианстве Бог вполне раскрывает Свою Благость, даруя нам через Себя обоженье.

Что теряет индуизм в христианстве? Ничего. Что приобретает? Личность и тело, освобожденные от майи, абсолютные, если угодно. Что теряет иудаизм и ислам в христианстве? Ничего. Что приобретает? Обоженье, как полноту реализации божественного блага.

Наконец, Дальний Восток. Его главная забота в восстановлении мировой гармонии, разрушенной человеком, в возвращении всех вещей на путь Неба. Запад, сосредотачиваясь на человеке, оставался достаточно равнодушным к миру вокруг него. И индуист усматривал в мире только соблазн принять иллюзию за правду.

Видя именно в человеке причину восстановления красоты и гармонии мира, христианство далеко не равнодушно и к прочему творению. «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне, и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде» (Рим. 8:18-24). Космос восстанавливается человеком, и таким образом человек становится соучастником творческого акта Своего Творца.

Что же теряет Дальний Восток в христианстве? Ничего. Дорогой китайцу мир, отпечаток Дао, ценится, хранится и восстанавливается до первоначального совершенства Христом. Что приобретает? Приобретает Дальний Восток человека, который оказывается далеко не «концом волоска на конской шкуре», но личностью, спасающей мир и возвращающей его ко Творцу чистым и непорочным. А вместо слияния с запечатленным в мире Дао – вхождение в полноту Того, к кому ведет путь.

Сейчас, через много лет после той моей беседы с другом – будущим епископом, я бы ответил ему: «Христианство я выбираю не потому, что это религия предков, моего народа, европейской или средиземноморской цивилизации. Я избираю веру христианскую только потому, что во Христе обрели полноту надежды всего человечества, всех его цивилизаций, всех культур. Я избираю веру христианскую, ибо, не умаляя ничего доброго в надежде иных религий, она добавляет им то, что делает благость Творца к твари совершенной. Я избираю веру христианскую, так как не знаю иной веры, которая бы делала человека Богом, не умаляя при том и йоты от его человечности».

Христианская эсхатология - это... Что такое Христианская эсхатология?

Христианская эсхатология — раздел эсхатологии (от др.-греч. ἔσχατος — «конечный», «последний» + λόγος — «слово», «знание»), который отражает воззрения христиан на вопрос о конце света и Второго Пришествия Христа. Христианская эсхатология, подобно эсхатологии иудаизма, отвергает цикличность времени и провозглашает конец этого мира.[1]

В христианстве эсхатологию можно условно разделить на общую и частную. Первая говорит о судьбе этого мира и о том, что ожидает его в конце. Частная эсхатология учит о посмертном бытии каждого человека[2].

Огромную роль для христианской эсхатологии играет хилиазм (или милленаризм) и мессианизм. Большинство христианских конфессий верит в ту или иную форму установления тысячелетнего царства, то есть милленаризм. Кроме того все христиане находятся в ожидании второго пришествия Мессии, явление которого и будет концом этого мира и установления царства Божьего, то есть мессианизм.

Исторический обзор

Христианство возникло и развивалось на первых порах, как эсхатологическая религия[3]. Все послания апостолов и особенно книга Откровения пропитаны мыслью о том, что скоро грядет конец и христиане должны ожидать возвращения Иисуса Христа на землю. Кроме Откровения в церкви существовало множество других сочинений о Конце Света: "Пастырь Ерма", "Откровение Мефодия Патарского"...

В последующие века идеи близкого пришествия Христа пронизывала многие книги Отцов Церкви. Так епископ иерапольский Папий по свидетельству св. Иринея страстно ожидал наступления тысячелетнего царства[4]. Толкованием Апокалипсиса в Православной церкви занимались: Андрей Кесарийский, Феофилакт Болгарский, Серафим Роуз.

Основные теологические направления

Исторически сложилось, что основные взгляды на конец мира у теологов связаны именно с милленаризмом, то есть с упоминающимся в книге Откровение Иоанна Богослова тысячелетним царством Христа:

И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет

Первая группа богословов считает, что пришествие Иисуса Христа будет предшествовать установлению тысячелетнего царства и именно с приходом Мессии будет установлено на земле Его царство и под самим царство подразумевается земное правление Христа в течение тысячи лет. Этот взгляд получил название премилленаризм (от лат. pre — «до», millennium — «тысяча лет»), а его последователи — премилленарии[5].

Другая же группа считает, что царство возникнет в результате исторического развития церкви и ее задача, как раз и состоит в том, чтобы подготовить царство к пришествию Христа. Т.о. по их мнению пришествие Христа состоится после установления (или окончания) тысячелетнего царства. Этот взгляд соответственно называется постмилленаризм[6].

И, наконец третья группа считает, что понятие «тысячелетнее царство» является прообразом и его нельзя понимать буквально. Многие из них считают, что царство уже установлено, после пришествие Христа через церковь и нам не следует ожидать установления буквального царства на земле. Эта группа богословов называется амилленарии, а их взгляды получили название амилленаризм[7].

Христианский диспенсационализм и теория «восхищения церкви»

Особое место в христианской эсхатологии, и в первую очередь в протестантизме занимает диспенсационализм и учение о восхищении церкви. Основателем диспенсационализма является Д. Дарби, а популяризатором, С. Скоуфилд благодаря своей популярнейшей Библии с комментариями[8].

Диспенсационалисты верили, что вся история человечества разделена на несколько периодов (диспенсаций) в рамках, которых Бог совершает определенные вещи.

Теология диспенсационалистов повлияла очень сильно на премилленариев и привнесла новые черты в это учение. Израилю и евреям отводилась отдельная роль в эсхатологии. В отличие от других богословов диспенсационалисты не верили в то, что церковь заменила собой Израиль в избрании Бога и, как результат в последние времена Израиль должен играть большую роль перед пришествием Христа. Диспенсационалисты верили в полное восстановление государственности Израиля и осуществление этого в 1948 году, восприняли, как знамение скорого возвращения Христа. Это объяснялось тем, что диспенсация язычников заканчивается и начинается восстановление отношений Бога с Израилем.

Особую роль в этой эсхатологической модели играет т. н. теория «восхищения церкви» (англ. Rapture). Ее суть в том, что церковь во время последних событий будет восхищенна с земли Иисусом Христом и на какое-то время на земле не будет церкви.

Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем

Другая особенность учения состояла в том, что непосредственному предшествию Христа должна предшествовать, т. н. «великая скорбь» (англ. Tribulation), то есть особенное время, когда Бог будет изливать ярость на всех живущих на Земле, в результате чего всех постигнет великая скорбь. Некоторые считают, что это период будет насчитывать 7 лет, другие 3,5 года.

Ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет
Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца

В свою очередь премилленарии, то есть верящие в пришествие Христа до наступления тысячелетнего царства делятся на три группы в соответствии со своими взглядами на «великую скорбь» и восхищение церкви.

Основных теологических направлений в отношении «восхищения церкви», насчитывается три.

  • Претрибуционалисты, верят в то что верующие будут восхищена до «великой скорби», так как Бог желает избавить свою церковь от грядущих страданий и бедствий.
  • Мидтрибуционалисты, считают, что восхищение случится ровно по середине «великой скорби», но еще до начала основных бедствий, то есть церковь не будет переживать основную часть гнева Божьего.
  • Посттрибуционалисты верят, что церковь пройдет через весь период «великой скорби» и будет восхищена только после всех страданий.

См. также

Примечания

  1. А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, сс. 45-47
  2. Библиологический словарь о. Александра Меня
  3. А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 61
  4. А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 67
  5. Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, сс. 36-37
  6. Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, с. 37
  7. Там же
  8. «What is Dispensationalism?»

Ссылки

Эсхатология - учение о конце света

Вопрос, касающийся конца света и загробной жизни, интересовал людей всегда, что объясняет наличие различных мифов и представлений, многие из которых похожи на сказку. Для описания основной идеи используется эсхатология, которая характера для многих религий и разных исторических течений.

Что такое эсхатология?

Религиозное учение о конечных судьбах мира и человечества называется эсхатологией. Выделяют индивидуальное и всемирное направление. В становлении первого большую роль сыграл Древний Египет, а второго – иудаизм. Индивидуальная эсхатология – это часть всемирного направления. Хоть в Библии ничего не сказано о будущей жизни, во многих религиозных учениях идеи посмертного воздания прочитывают отлично. В пример можно привести египетскую и тибетскую Книгу мертвых, а еще Божественную комедию Данте.

Эсхатология в философии

Представленное учение не только рассказывает о конце мира и жизни, но и о будущем, которое возможно после исчезновения несовершенного бытия. Эсхатология в философии – это важное течение, рассматриваемое конец истории, как завершение неудачного опыта или иллюзий человека. Крушение мира одновременно подразумевает вхождение человека в область, которая соединяет в себе духовную, земную и божественную часть. Философию истории невозможно отделить от эсхатологических мотивов.

Эсхатологическая концепция развития общества получила свое распространение в философии Европы в большей степени благодаря особому европейскому мышлению, которое рассматривает все существующее в мире по аналогии с деятельностью человека, то есть, все находится в движении, имеет начало, развитие и конец, после чего можно оценить результат. К основным проблемам философии, которые решают при помощи эсхатологии, относят: осмысление истории, сущность человека и способы совершенствования, свободу и возможности, а еще разные этические проблемы.

Эсхатология в христианстве

Если сравнивать с другими религиозными течения, то христиане, как и иудеи, опровергают предположение о цикличности времени и утверждают, что будущего после конца света не будет. Православная эсхатология имеет непосредственную связь с хилиазмом (учение о грядущем тысячелетнем царствовании на земле Господа и праведников) и мессианизмом (учением о грядущем пришествии божьего посланника). Все верующие уверены, что вскоре на землю второй раз придет Мессия и наступит конец света.

При возникновении христианство развивалось, как эсхатологическая религия. В посланиях апостолов и в книге Откровений прочитывается мысль, что конца света не избежать, но когда он произойдет известно только Господу. Христианская эсхатология (учение о конце света) включает диспенсационализм (представления, рассматривающие исторический процесс, как последовательное распределение божественного Откровения) и учение о восхищении церкви.

Эсхатология в исламе

В этой религии эсхатологические пророчества, касающиеся конца света, занимают большое значение. Стоит заметить, что рассуждения на эту тему являются противоречивыми, а иногда даже непонятными и двусмысленными. Мусульманская эсхатология базируется на предписаниях Корана, и картина конца света выглядит примерно так:

  1. До того как произойдет великое событие наступит эпоха страшного нечестия и неверия. Люди предадут все ценности ислама, и они погрязнут в грехах.
  2. После этого наступит царство антихриста, и оно продлится 40 дней. Когда этот период закончится, придет мессия и грехопадение закончится. В результате в течение 40 лет на земле будет идиллия.
  3. На следующем этапе будет подан сигнал о наступлении страшного Суда, который будет проводить сам Аллах. Он допросит всех и живых, и мертвых. Грешники попадут в Ад, а праведники в Рай, но им для этого придется пройти по мосту, через который их могут перевести животные, которые они при жизни принесли в жертву Аллаху.
  4. Стоит заметить, что христианская эсхатология была основой для ислама, но присутствуют и некоторые существенные добавления, например, указано, что на Страшном суде будет присутствовать пророк Мухаммед, который сможет смягчить участь грешников и будет молить Аллаха простить грехи.

Эсхатология в иудаизме

В отличие от других религий в иудаизме встречается парадокс Творения, который подразумевает создание «совершенного» мира и человека, а затем, они проходят этап падения, доходя до грани исчезновения, но это не конец, поскольку по воле создателя, они снова приходят к совершенству. Эсхатология иудаизма базируется на том, что злу придет конец и в итоге победит добро. В книге Амоса указано, что мир будет существовать 6 тыс. лет, а разрушение продлится 1 тыс. лет. Человечество и ее историю можно разделить на три этапа: период опустошения, учение и эра Мессии.

Скандинавская эсхатология

Мифология Скандинавии отличается от других эсхатологическими аспектами, согласно которым у всех есть судьба, и боги не являются бессмертными. Концепция развития цивилизации подразумевает прохождение всех этапов: рождения, развития, угасания и гибели. В результате на руинах прошлого мира будет зарождаться новый и из хаоса формироваться мировой порядок. Многие эсхатологические мифы построены на такой концепции, и они отличаются от других тем, что боги являются не наблюдателями, а участниками событий.

Эсхатология Древней Греции

Система религиозных взглядов в древности у греков отличалась, поскольку они не имели представления о конце мира, считая, что у того, что не имеет начала, не может быть и завершения. Эсхатологические мифы Древней Греции в большей степени касались индивидуальной судьбы человека. Греки считали, что первым элементом является тело, которое является безвозвратным и исчезает навсегда. Что касается души, то эсхатология указывает, что она бессмертна, происходит и предназначена для общения с Богом.

 

Эсхатология и культура - профессор Георгий Петрович Федотов

Когда, лет пять тому назад, мы основывали «Новый Град», заглавие нашего журнала давало повод к недоразумениям. Во втором номере мы должны были разъяснить, что град, в строительстве которого мы собираемся участвовать, есть земной град, новое общество, которое должно выйти из кризиса современного капитализма. Мы просили не смешивать наш «Новый Град» с небесным Иерусалимом – который видится нам за пределами истории, как завершение всей человеческой культуры.

С тех пор произошло столько страшных событий, столько трещин дала старая земля Европы, и вулкан войны столь явно дает знать о своем пробуждении, что появление эсхатологических настроений в христианском мире неудивительно. Они замечаются и в западном христианстве, всегда столь трезвом и культуролюбивом, много веков как уже позабывшем о конце. Русская религиозность всегда отличалась особой эсхатологической напряженностью – как в народной стихии, так и в новой православной мысли. Богословие и философия Вл. Соловьева, Н. Федорова, Н. А. Бердяева и о. Булгакова эсхатологичны – хотя и в разном смысле. Не приходится удивляться тому, что и некоторые из близких сотрудников «Нового Града» переживают остро вечную эсхатологическую тему христианства. Читатель найдет отзвуки этих настроений в настоящей книжке журнала. Будут ли они поняты? Не создадут ли они впечатления, что «Новый Град» меняет свою позицию и открывает дверь неприятелю – разрушителям и социальным нигилистам?

Мы можем успокоить наших читателей и друзей. «Новый Град» не изменил своему знамени. Он живет в истории и культуре. Он мучится теми же вопросами, которыми болеют народы Европы и России. Он хочет посильно участвовать в строительстве земного града, нового общества, которое должно прийти на смену погибающему капитализму. Наш град еще не тот Иерусалим, о котором пророчит Апокалипсис, и всякий кто под предлогом ожидания этого Иерусалима отказывается работать над усовершенствованием или постройкой земного града, тот не с нами, тот не новоградец.

Но если новоградство ориентировано на культурное, земное дело, то христианство, бесспорно, ориентировано на Небесный Град. Современные эсхатологические настроения лишь оживляют то, что было самым исконным и глубоким слоем христианства. «Благая весть» Евангелия была вестью о конце этого мира и о пришествии Царства Божия. Возвращение Мессии-Спасителя было обещано в «грозе и буре» конечной мировой катастрофы. Оно казалось совсем близким для первых поколений христиан. Постепенно отступая в даль истории, «парусия»1 не утрачивала своего центрального места в содержании христианской надежды. В тысячелетиях, исполненных кровавых насилий, которые составляют историю человечества, христиане смотрели с упованием на приближающийся конец истории. Лишь теплохладная вера последних веков, обессиленная в тепличной атмосфере комфорта и прогресса, забывает об эсхатологической теме христианства. Но еще в конце XIX века научная совесть протестантских историков вновь открыла западному миру эсхатологический смысл Царства Божия. Мировая катастрофа лишь оживила в сердце то, что было ясно в сознании.

Нельзя отрицать, что греческая мысль и благочестие рано отвлекли христианство от эсхатологических путей Израиля. Великая эсхатология подменялась малой: судьбой личной души. В аскетике и мистике проблема личного спасения получила свой эсхатологический фокус в факте смерти и в вере в бессмертие. Настоящая жизнь начинается за порогом гроба. История теряет всякий интерес для мистика. Для него и конец истории – Страшный Суд – мыслится лишь как окончательное завершение личной судьбы: в спасении или погибели. Практически он может и забывать о нем, ибо его личный суд, его спасение определяются его жизнью и, особенно, его смертью.

Но всякое христианское возвращение в историю, приятие ее трагедии, осмысление культуры неизбежно оживляет эсхатологическое понимание Царства Божия. Пророк христианской истории провидит ее конец. Лишь мистикам позволительно забывать о нем.

Однако, христианское пророчество об истории в наши дни не может быть простым и наивным повторением первохристианского. Между нами лежат девятнадцать веков истории – и, что еще важнее, шестнадцать веков христианской истории. Тысячелетний опыт Церкви не прошел даром. Пришествие Царства Божия, в своих исторических формах, оказалось иным, чем ожидало его первое поколение учеников. В перспективах Апокалипсиса нет места для обращения Империи, для христианского Кесаря. Девятнадцать веков ожидания, вероятно, показались бы невероятными для людей апостольского века. Позволительно спросить себя: нашли ли бы они в себе достаточно сил и веры, чтобы жить в перспективе такой – почти бесконечной – вереницы веков? Еще для блаженного Августина история представлялась законченной. Для христианской эпохи в ней просто не нашлось места.

Что же, эта христианская эпоха с религиозной точки зрения представляет просто пустое место? Весь подвиг христианской культуры, гения, святости – так-таки не изменяет ничего в апокалиптическом предчувствии конца? Языческий или христианский, грешный или святой – мир обречен огню и уничтожению, чтобы дать место новому небу и новой земле?

Нужно сказать со всей решительностью, что наше понимание апокалиптических образов и пророчеств, в свете истории не может совпадать с представлениями первого христианского века. Вот одна существенная поправка. Царство Божие не приходит вне зависимости от человеческих усилий, подвига, борьбы. Царство Божие есть дело богочеловеческое. В небесном Иерусалиме, который (Откр. гл. 21) завершает эсхатологическую драму, человечество должно увидеть плоды своих трудов и вдохновения очищенными и преображенными. Другими словами, этот Град, хотя и нисходит с неба, строится на земле в сотрудничестве всех поколений.

Теперь уже ясно, какие две концепции эсхатологии и культуры отвергаются христианским опытом Откровения и истории. Первая концепция – бесконечного, никогда не завершенного прогресса, которой жила секуляризированная Европа двух последних столетий. Вторая концепция – насильственной, внечеловеческой и внекультурной эсхатологии, – которой жило первохристианство и народная русская религиозность.

В чем ужас бесконечного прогресса? В том, что он, накопляя изумительные ценности, созданные человеком, бессилен искупить его самого: от греха и смерти. Вопрос о грехе может быть еще предметом спора, – по крайней мере, для людей XIX века он был предметом спора. Но что сказать о смерти? Нужно обладать жестокостью двадцатилетнего юноши, чтобы весело ступать по бесчисленным гробам того кладбища, в которое обращается земля. Самое высшее в мире – это человеческая личность. И если она гибнет без возврата, чего стоит мир ее созданий, ее отпечатков, кристаллизованных в культуре? Идея научного воскресения мертвых – безумная мечта, если она взята вне эсхатологического плана. Чтобы понять ее безумие, стоит лишь отдать себе отчет в связанности смерти со всей структурой падшего мира, со всеми законами природы. Пока материя останется непроницаемой, пока камень будет падать, и огонь жечь и т. д., ничто не спасет человека от неизбежного конца. Ничто не гарантирует и землю, и солнце от космической катастрофы, от ледяной смерти. Бесконечная культура, подвластная греху и смерти, так же ужасна, как бессмертие для человека, подвластного болезни и старости. Как дряхлый старик молится о смерти, так самая удачная культура, без эсхатологической надежды, сама возжаждет своего уничтожения.

Вторая концепция – культуроотрицающего эсхатологизма – оправдана лишь для наивного сознания, не знающего, что такое культура. Тот, для кого культура – накопление лишних и непонятных вещей, легко мирится с ее уничтожением. Но есть и другой тип антикультурного эсхатологизма, вырастающий на почве пресыщенности, переутонченности и замкнутого эгоцентризма. Человек «из подполья», сам уединивший себя от человеческого общения, со злой радостью следит за распадом и гибелью культуры. Пережив религиозный переворот, он и в обращении своем сохраняет черты индивидуалистического равнодушия к «общему делу». Оно остается для него лишним и скучным. Грех или дефективность этого мироотречного эсдатологизма – в слабом или извращенном сознании Церкви. Диетическая Церковь неотделима от социального и исторического, т. е. культурного ее дела. Такой эсхатологизм всегда сохраняет привкус, хотя бы очень тонкий, духовного сектантства. Церковь по своей природе социальна, и по своей работе в мире – культурна. Достаточно поставить задачу не только личного, но общего спасения, как она уже влечет за собою задачу «общего дела». Отказ от него есть выражение духовного анархизма, по самой природе чуждого христианству. Ибо в самых истоках своих Евангелие есть благая весть о Царстве, о богосыновстве и братстве, о Новом Израиле.

Итак, в поисках примирения обоих терминов антитезы: эсхатология и культура, мы прежде всего должны отбросить те крайние выражения их, которые примирения не допускают, культуру без эсхатологии и эсхатологию без культуры. Оба эти мировоззрения, весьма распространенные в современном русском обществе, оказываются не христианскими, или, во всяком случае, не церковными. Но, и за вычетом их, напряжение остается. Как совместить, не в абстракции, а жизненно служение культуре с ожиданием ее конца? Можно ли строить, насаждать и внутренне призывать: «Гряди, Господи Иисусе»? Этот вопрос приводит нас к рассмотрению двух элементов христианской эсхатологии: элемента времени и формы конца.

Спаситель не дал ответа на вопрошание учеников о времени конца: «Это Отец положил в своей власти». Тем самым осуждены всякие попытки хронологических спекуляций о конце мира, столь частые в христианской эсхатологии. Действительно, убеждение в том, что конец мира совсем близок, что он входит в кругозор нашего поколения, могло бы подорвать, и действительно подрывает энергию социальной воли. К чему, в самом деле, строить дома, если в них никто не будет жить, писать книги, которых никто не будет читать? Остается лишь молиться или идти, вместе с монтанистами2, в пустыню, навстречу Господу. Церковь уже со второго века отвергла это наивно-нетерпеливое и социально-разрушительное ожидание конца. И здесь, как во многих других случаях, нормой должно быть соответствие установок жизни личной и социально-исторической. Как должен влиять факт неизбежной личной смерти на организацию моей жизни? Память о смерти может стать источником постоянной поверки совести, постоянного углубления опыта. Говорил же Зиммель3, что смерть есть начало всей философии. Но мысль о смерти, в болезненной или слишком обнаженной душе может явиться источником уныния безнадежности, дезинтеграции. Еще хуже: для экзальтированных душ в этой мысли может быть прелесть освобождения тайная отрава самоубийства. Во всяком случае, соблазн отказа от своего призвания, своего служения, своей судьбы. Время не только порочная форма бытия, душа не только пленница тела, и эти платонические представления разбиваются при первом же соприкосновении с библейским реализмом. И тело, и природа, и время, и история – суть богозданные сферы действительности, для человека – сферы деятельности, спасения, творчества. Желание разбить их, как оковы, есть бегство усталого или мятежного раба.

Когда св. Людовика Гонзаго, римского семинариста, игравшего в мяч со своими товарищами, спросили, что он стал бы делать, если бы стало известно, что конец мира наступит сейчас, немедленно, он ответил: «Я продолжал бы играть в мяч». Людовик скончался 23-х лет, ухаживая за чумными больными, и ответ мальчика остался выражением самого зрелого социального опыта христианства. Одно из двух: или играть в мяч грех, и тогда следует бросить это занятие независимо от того, когда кончается мир. Или эта игра входит в круг оправданных телесных или социальных упражнений, в круг облекающей нас и творимой нами культуры, и тогда к чему разрывать этот круг, лицемерно обманывая насчет своей бестелесности грядущего Господа? Ответ Гонзаго, понятый по-настоящему, как слова святого, а не просто шаловливого мальчика, предполагает высшую степень социальной дисциплины и ответственности: «я должен быть на своем посту». Будет ли мой пост в школе, библиотеке или в монастырской поварне, религиозное отношение к служению не меняется. Если нас русских часто шокирует ответ св. Людовика, классический для западного христианства, то лишь потому, что мы не вполне уверены в христианском смысле истории и культуры. Но это уже дело восточной психологии. В Индии – там уже начисто отрицают историю. Но христианство здесь ни при чем. Как ни при чем здесь и эсхатология.

Вот максима личной жизни: живи так, как если бы ты должен был умереть сегодня, и одновременно так, как если бы ты был бессмертен. И вот максима культурной деятельности: работай так, как будто история никогда не кончится и в то же время так, как если бы она кончилась сегодня. Противоречие? Нет. Трудность? Еще бы. Бесконечность, бессмертие определяют здесь содержание жизни и работы, не ограниченной никакими перспективами времени. Смерть, эсхатология определяют духовную установку: сознание относительности, хрупкости, тленности всякого человеческого дела и жажду абсолютного совершенства, не утоляемого культурой.

Под формой конца я понимаю основной характер его, который может мыслиться или как катастрофа или как преображение; или же, удерживая в обоих случаях идею катастрофы, можно говорить о катастрофе, гибели старого мира, с творением «нового неба и новой земли», или же о катастрофе, преображающей мир, чудесно вводящей его в новый план бытия. Наше отношение к концу существенно зависит от того, каким мы мыслим этот конец.

Но разве форма конца не предуказана? Разве все Откровение Иоанна не посвящено изображению трагического, разрушительного конца? Новейшая попытка Сетницкого4 дать эволюционное толкование апокалиптической эсхатологии явно искусственна. Эсхатологические главы Евангелия проблесками молний освещают тот же страшный конец. История мира кончается неудачей, тупиком, разливом греха. Лишь божественное вмешательство разрубает узел дурной бесконечности греха. Святой град спускается с неба. И сколь немногим суждено войти в него!

Несомненно, такой образ конца естественно внушается Откровением. Полторы тысячи лет христианство понимало его именно таким образом. Такое понимание, конечно, было одной из причин, почему новое западное христианство, ориентированное на жизненное, социальное служение, практически отказывается от эсхатологии. Такая эсхатология кажется опасной, психологически несовместимой с мужеством работника и борца. Она оставляет слишком мало места надежде (мы слишком часто забываем, что надежда – тоже христианская добродетель). Практическая мудрость православной Церкви сказалась в том, что она не предлагает Апокалипсиса для богослужебного чтения. Не этими ли морально-практическими соображениями объясняются столь длительные колебания Восточной Церкви в признании канонического значения этой книги? Сомнения были окончательно оставлены не ранее XIV века.

Вот почему идея Федорова5 об условном значении пророчеств явилась для нас настоящим освобождением. Как все гениальные идеи, она так проста, что, раз приняв ее, кажется непонятным, как можно думать иначе. Пророчество не есть констатирование неизбежности, обращенная в будущее цепь железных закономерностей. Такое фаталистическое понимание было бы разрушительным для моральной деятельности человека. Если Бог приоткрывает будущее для человека, то для того, чтобы влиять на его волю, его поведение, от которого это будущее зависит. Всякое пророчество есть обещание или угроза. Угроза зовет к покаянию, обещание утешает на пороге отчаяния. Но сила раскаяния может отвести самую категорическую угрозу пророка. Об этом красноречиво говорит книга Ионы. Раскаяние ниневитян отвратило от города неминуемую гибель. Понимаемый в таком свете Апокалипсис есть одновременно и угроза и утешение: угроза для грешного мира, утешение для верного остатка. Апокалипсис предполагает самое худшее. Рим Нерона и Домициана может быть последним словом истории. История может идти от катастрофы к катастрофе – но не отчаивайтесь: Господь грядет. Однако история не демонстрация классического лабораторного опыта и не постановка давно уже написанной драмы. Человеческая свобода входит в состав ее, образуя самую ткань ее. Поставленная посредине между миром природы и миром благодати, человеческая свобода сообщает истории ее непредвидимость. «Если не покаетесь, все погибнете. Если покаетесь, все спасетесь». Ведь и Спаситель не утверждает, а спрашивает нас: «Сын человеческий найдет ли веру на земле?».

Как же можно мыслить себе другой конец – на основе если не нашей веры, то нашей надежды и любви? Есть и в Евангелии иные образы пришествия Царства Божия, не катастрофического, а органического порядка. Зерно горчичное, вырастающее в дерево, которое покрывает вселенную. Закваска, квасящая все тесто. Поля, побелевшие для жатвы... Развивая эти образы, мы можем прийти к концепции, близкой эволюционизму XIX века. Близкой, но не тождественной. В оптимальном случае, человечество может возрастать в духе и формах свободной теократии.

«Бог становится всем во всем». Все народы принимают в свое сердце правду христианства. Церковь возвращает себе свое ведущее положение в мире и, не повторяя больше ошибок насильственной теократии, организует «общее дело» человечества в духе свободы. Перспектива безмерная для борьбы и преодоления зла: морального, социального, космического. Вот здесь то и наступает момент, когда дальнейшие усилия человечества, хотя бы и благодатно вдохновленного, натыкаются на последнюю преграду: смерть и закон природной необходимости. Этого врага может победить лишь Единый Безгрешный. Человечество выходит навстречу Ему как своему Жениху. Его пришествие тогда не Суд («Я не пришел, чтобы судить мир»), но брачный пир, исполнение мессианских обетований древнего Израиля.

Обе эти концепции конца одинаково возможны, если неодинаково вероятны. Пусть историческая вероятность (как кажется сейчас многим) за пессимистическим прозрением Апокалипсиса. Но надежда и любовь влекут нас к другой концепции. Во всяком случае, раз увидев ее, от нее нельзя отвратиться. Только она дает возможность сказать от всего сердца: «Ей, гряди, Господи Иисусе!». Иначе, эта молитва не будет свободна от злорадства или сердечной узости. Недаром, уже со второго века Церковь молилась de тога finis6: об отдалении конца. В этом сказалось не падение веры, а возрастание любви. Любви и ответственности за весь погибающий мир. Церковь уже не только отбор мучеников и девственников, но, в потенции, все Божье человечество.

Не будем утверждать, что пессимистический вариант эсхатологии исключает энергию человеческого делания. Этому противоречил бы весь тысячелетний опыт средневековой церкви, хотя личное делание при такой концепции естественно заслоняет социальное. В сущности, социальное понимается здесь обычно как приложение или проекция личного. Целое, как сфера или объект деятельности, редко осмысливается.

Ведь, оно, все равно, обречено на неудачу и гибель. Однако в наше время, параллельно с федоровским оптимистическим взглядом на эсхатологию, сложилось и новое понимание трагической эсхатологии, более благоприятное для культурного творчества. Небесный Иерусалим, спускающийся на землю и завершающий страдания мира, мыслится не только Божиим даром, но отчасти и человеческим созданием. Точнее, делом богочеловеческим. В нем возвращаются воскресшие и преображенные плоды всех человеческих усилий, творческих подвигов, которые были погублены трагедией смертного времени. Ничто подлинно ценное в этом мире не пропадает. Культура воскреснет, подобно истлевшему телу, во славе. Тогда все наши фрагментарные достижения, все приблизительные истины, все несовершенные удачи найдут свое место, сложившись, как камни, в стены вечного Града. Эта мысль примиряет с трагедией во времени и может вдохновить на подвиг не только личный, но и социальный.

И все же следует помнить, что даже в такой интерпретации дело культуры, будучи религиозно оправдано, лишено того упования всеобщности, которое одно может религиозно вдохновлять его. Ведь, при неудаче истории и пессимистическом конце, Небесный Град явно не вмещает всех. В него входит лишь остаток – по необходимости малый, ибо он, этот остаток, не мог остановить человечество на пути к конечной гибели. Можно считать, конечно, этот исход неизбежным. Но тогда как можно призывать его, молиться о его ускорении? Наше время не может найти в себе успокоения в идее Августина (или Данте), что «праведный радуется справедливости», даже если справедливость означает вечную гибель почти всего человечества. Поскольку наши благочестивые предки мыслили возвращение Христа в образе Страшного Судии, они трепетали сами – и за себя и за весь мир – и не могли уже молиться: «Ей, гряди!».

Или, может быть, есть еще третий исход, третий вариант эсхатологии, который соединяет идею гибели с чаянием всеобщего спасения, апокатастасиса7? Человечество губит себя в конечной неудаче – скажем точнее, в греховном отчаянии и разложении. Но Бог приходит не для того, чтобы судить и карать по заслугам, а чтобы спасти всех. Это было бы спасением прощения, милости, которое игнорирует момент личной свободы. Как может быть спасен человек, которые не хочет спасения? Если человек вольно избирает ад, не будет ли для него адом самое небо? На чем основываются эти последние эсхатологические надежды? На Божием всемогуществе, которое «может из камней создать детей Авраама»? Но этим обессмысливается весь процесс искупления, более того, самое творение мира· которое предполагало и до сих пор предполагает свободный выбор человека. Или на красоте и совершенстве самого Божественного Лица, в свете Которого растопится всякое зло? Да, только на это и можно уповать. Но это Лицо уже явлено миру, уже Оно светит в истории. И если считать, что Оно бессильно победить историю, тогда почему Оно должно победить за порогом истории?

Отбрасывая богословски порочный, третий вариант – всеобщего прощения, – приходим к выводу: в современных условиях мира чаяние скорого конца предполагает согласие на гибель – не только истории и культуры, – но и огромного большинства человечества. Установка естественная для жестоковыйного староверчества, но непонятная для людей евангельского сознания. Можно склониться перед трагической неизбежностью этого конца – в страхе и трепете, – но нельзя молиться о его ускорении. Для людей пессимистической эсхатологии единственно оправданная молитва de тога finis. И единственная эсхатология, которая может сочетать оправдание общего дела с упованием общего спасения, есть эсхатология условных пророчеств, открывающая возможность – конечно, только возможность – оптимистического конца.

Эсхатология - это... Что такое Эсхатология?

Эсхатоло́гия (от греч. ἔσχατον — «конечный», «последний» + λόγος — «слово», «знание») — система религиозных взглядов и представлений о конце света, искуплении и загробной жизни, о судьбе Вселенной и её переходе в качественно новое состояние. Также отрасль богословия, изучающая эту систему взглядов и представлений в рамках той или иной религиозной доктрины.

В религии различается индивидуальная эсхатология (учение о судьбе личности) и всемирная эсхатология (учение о цели космоса и истории, а также их конце).

Эсхатология в политеистических религиях

Эсхатологические представления свойственны многим религиозно-мифологическим системам в истории человечества. Древние индоевропейские народы в своём большинстве были убеждены в цикличности исторического развития, и только древние германцы ожидали, что рано или поздно наступит «гибель богов» (см. «Прорицание вёльвы» и «Рагнарёк»). В календаре майя придавалось значение окончанию крупных астрономических периодов (см. феномен 2012 года), однако в целом история мироздания также рассматривалась как процесс циклический. Греческая философия решала эсхатологические вопросы в телеологии.

Одна из самых ранних картин индивидуальной эсхатологии нарисована в египетской Книге мёртвых.

Эсхатология в авраамических религиях

Наиболее развёрнутые эсхатологические представления выработали авраамические религии. Об Апокалипсисе и «Страшном суде» повествует последняя библейская книга «Откровение Иоанна Богослова», а также Книга пророка Даниила и некоторые апокрифы (например, «Откровение Петра»).

В каббале эсхатологические представления строились из раскрытия разумного замысла творения (см. гмар тиккун).

См. также

Литература

Ссылки

Дискуссия о православной эсхатологии / Православие.Ru

По уже установившейся традиции в Москве раз в два года проводятся крупные международные богословские конференции. Тема нынешней конференции, которая проходит в гостинице Свято-Данилова монастыря с 14 по 17 ноября — «Эсхатологическое учение Церкви».

Приветственное слово Патриарха участникам конференции

Эсхатология это учение о «последних вещах», о конечных судьбах мира и человека. Как отметил  председатель Синодальной Богословской комиссии, Патриарший Экзарх всея Беларуси митрополит Минский и Слуцкий Филарет, «эсхатология является одной из важнейших тем современной богословской и религиозной мысли». На конференции в рамках  пленарных заседаний,  круглых столов и дискуссионных встреч проблема эсхатологии  исследуется в библейской перспективе, в историческом контексте, в связи с литургическим богословием и Преданием Церкви, в плане вызовов и соблазнов наших дней. При этом, как подчеркнул митрополит Филарет, церковное богословие это единое целое. Нельзя рассматривать содержание какого-либо его раздела  в отрыве от целостного богословского видения.

Конференция «Эсхатологическое учение Церкви» это крупнейший международный богословский  форум, в котором принимают участие видные отечественные и зарубежные богословы представители Духовных академий и теологических факультетов университетов Европы, США, Австралии. На конференции обсуждаются проблемы не только церковной жизни, но и современного общества в целом. Например, пройдет круглый стол, посвященный православному отношению к проблемам глобализации.

В своем приветственном слове участникам конференции Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II подчеркнул, что время, в которое мы живем,  характеризуется процессами масштабных изменений. Поэтому проблемы, с которыми сегодня сталкивается Церковь, в немалой степени обусловлены ими.  Для разрешения существующих проблем необходим «глобальный», а лучше сказать, вселенский, ответ Церкви.

Патриарх отметил также, что именно сегодня Церкви нужна сегодня сильная богословская наука. По его мнению, современные христиане должны противостоять двум искушениям: с одной стороны, обмирщению Церкви, а с другой, «апокалиптической истерии», желанию отгородиться от окружающего мира. Назрела необходимость соборным разумом дать ответы на вопросы, которые волнуют верующих.

Зарубежные участники высоко оценили развитие русской богословской науки. Так, например, профессор философии из Института политических наук и международных исследований (г. Афины) Христос Яннарас подчеркнул, что для него и богословов его поколения Россия родина современного богословия.

О свободе, воле и спасении

   Митрополит Минский и Слуцкий Филарет в своем докладе обратил внимание участников конференции на значение двух важнейших христианских истин в эсхатологической перспективе. С одной стороны, не только Царство Божие, но и греховный мир сей «внутрь нас есть».  С другой стороны, наша вера обращена к Тому, Кто сказал: Мужайтесь: Я победил мир (Ин 16:33). Говоря светским языком, продолжил Владыка, христианская эсхатология оптимистична. Но в то же время этот оптимизм не имеет ничего общего с прекраснодушием и самоуспокоенностью.

Православная эсхатология говорит нам, что мир как жизненное пространство человека, несмотря на его искаженное состояние, не чужд христианам. Мы не должны бежать от мира, в который пришел Сын Божий ради его спасения. В то же время судьба и призвание человека не ограничиваются пребыванием в этом мире.

Особый интерес у участников конференции вызвал доклад председателя отдела внешних церковных связей митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла «Замысел Божий о человеке и свобода воли». В своем докладе митрополит Кирилл провел подробный богословский анализ категорий «свобода» и «воля человека». Докладчик процитировал слова Федора Михайловича Достоевского из романа «Братья Карамазовы», выражающие христианское понимание проблемы свободы: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы сердца людей». По мнению митрополита Кирилла, это высказывание не только затрагивает самую суть традиционного восточно-христианского взгляда на эту проблему, но и помещает вопрос о воле человека в эсхатологическую перспективу.

В православной святоотеческой традиции было принято говорить не столько о свободе как таковой, как о свободе воли. Воля неотъемлемая часть человеческой природы, она имманентна человеческому естеству, без нее человек не может считаться разумным существом. Свое подлинное раскрытие понятие «воля» получило в Боговоплощении. Именно вочеловечавшиееся Слово явило, каким должен быть человек в его неповрежденности, какой должна быть его воля и в чем заключается его свобода.

Для спасения человека необходимо, чтобы его воля согласовывалась с волей Божией это в святоотеческой традиции называется синергией. В то же время, всякий раз, когда человек творит зло, ему содействует дьявол, в этом случае осуществляется синергия с противником Бога. Таким образом, задача человека заключается в том, чтобы направить свою волю к согласию с волей Божественной и не позволить ей согласиться с волей дьявола.

Категория «свобода» определяет то духовное пространство, которое находится в компетенции человека. Способность человека к определению направленности собственной воли является важной чертой его природы. Тем не менее, даже не в самой способности выбирать между добром и злом заключается высочайшая ценность свободы, а в выборе добра, способности допустить в пространство человеческой свободы Божественную благодать. Направленность воли к добру и свобода являются важнейшими факторами спасения.

Перед угрозой свободе человека

В настоящее время можно видеть абсолютизацию идеи свободы человека, отрыв свободы от системы нравственных ценностей. В XX  веке проявляется тенденция, которая сводит проблему свободы исключительно к свободе выбора, а значит, и выбора в пользу зла. Это повлекло абсолютизацию права индивида решать, что есть добро и что есть зло. На практике такое мировоззрение отразилось в авторитарных режимах XX века, и уже закон «освободил» личность от традиционных нравственных норм.

Сегодня очень много говорится о свободе, но именно сегодня развиваются процессы, представляющие собой угрозу свободе человека. На общественном уровне человека заставляют признавать то, что противоречит его убеждениям. Это может привести к тому, что христианин не сможет занимать общественные должности, заниматься многими видами деятельности. Самый яркий пример развития такого сценария был недавно продемонстрирован на уровне Евросоюза, когда была отклонена кандидатура итальянского политика на пост комиссара юстиции и внутренних дел Европейской комиссии по причине неприятия им гомосексуализма в качестве нормы межличностных отношений.

Если сегодня такие нормы принимаются на международном уровне, то завтра их принятие будет требоваться от России и в этом, считает митрополит Кирилл, состоит величайшая опасность.

В современном мире необходимо, чтобы Церковь постоянно свидетельствовала о своей позиции. Русская Церковь активно строит свои отношения с государством, обществом, международными организациями, такими как Совет Европы, ООН.

Таким образом, подытожил докладчик, свобода и нравственность являются двумя важнейшими категориями святоотеческой антропологии. Особенно важно помнить, что эти две категории находятся в нерасторжимой связи. Абсолютизация одной категории в ущерб другой неизбежно ведет к общественным трагедиям. Проповедь Православной Церкви состоит сегодня в том, чтобы утверждать взаимосвязь и взаимозависимость этих двух категорий.

Выбор человека всегда имеет эсхатологическую перспективу, потому что от того, пойдет ли он путем жизни или смерти, зависит весь ход человеческой истории. Из Откровения мы знаем, что в конце человеческой истории установление царства антихриста будет возможно только потому, что люди предпочтут зло добру или потеряют способность различать добро от зла. Безусловно, венцом человеческой истории антихрист не будет. А будет таким венцом второе Пришествие Христово и воскресение мертвых. Второе Пришествие Христово будет чаянием тех, кто в своей жизни стремился творить добро, жертвуя своей репутацией, карьерой и даже жизнью, кто использовал Богом данную свободу по назначению, то есть содействуя благой воле Бога.

Мнения и оценки участников

Вот что сказал в интервью коррепонденту Православие.Ru участник конференции, настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ, профессор Московской Духовной Академии протоиерей Максим Козлов.

Отец Максим, в чем, по Вашему мнению, актуальность этой богословской конференции?

Конференция, несомненно, очень и очень важна. Важна, потому что тема эсхатологии, может быть, наряду с учением о Церкви, является самой болезненной и самой актуальной для современного церковного сознания от высокобогословского уровня до того, что волнует множество простых православных верующих. Сейчас постоянно встречаются два известных соблазна. Во-первых, эсхатологический гипероптимизм «мол, все равно все спасутся», это во многом результат протестантского влияния хотя бы на уровне массового сознания. Во-вторых, эсхатологическая напряженность, склонная видеть знамения ближайшего пришествия антихриста в любых изменениях современных технологий.

Необходимо увидеть середину между этими двумя крайностями «царский путь» православного богословия. Вглядываясь в разные аспекты церковной традиции от библеистики до трудов современных подвижников благочестия мы будем иметь если не окончательный вывод, то, по крайней мере, гораздо более широкий фундамент для будущих трезвых заключений на эту тему.

Могут ли результаты конференции оказать увещевательное влияние на людей, живущих напряженными эсхатологическими ожиданиями и нагнетающими нездоровый ажиотаж вокруг этой проблематики?

Полагаю, что материалы конференции могут дать каноническим структурам нашей Церкви, Священноначалию инструментарий для формулирования выводов, опирающихся на церковное предание. В этом смысле влияние Церкви на людей вовсе безумных может иметь место.

Будет ли способствовать данная конференция донесению до нашего общества церковной позиции по вопросам эсхатологии?

Это будет зависеть от того, насколько результаты этой и подобных конференций будут оказываться актуальным информационным поводом для СМИ. Поэтому здесь задача православных СМИ, в том числе православных сайтов, очень велика. Важно, чтобы церковная позиция, выражающая «сonsensus patro» согласие отцов, доносилась и до церковного народа, и до интересующихся жизнью Церкви слоев нашего общества.

Свое мнение и оценки которые высказал и священник Владимир Шмалий, проректор Московской Духовной Академии, секретарь Синодальной Богословской комиссии.

Отец Владимир, чем привлекательна для Вас данная конференция?

Своевременность ее проведения очевидна. Во-первых, нарастают апокалиптические настроения в православном и околоправославном народе, что вызывает беспокойство как у Священноначалия, так и у многих чад Церкви. Во-вторых, в околоцерковных кругах и даже в самой Церкви есть силы, которые  положительно отнеслись бы к секуляризации и все большему обмирщению Церкви. И в первом и во втором случаях эти люди забывают об эсхатологической природе Церкви, о том, что она есть явленное Царство Божие.

Поэтому задача конференции выявить понимание Церковью своей эсхатологической природы и рассмотреть те практические приложения, которые из этого следуют, в плане литургической жизни, развития богословского образования. Проблема состоит в том, что многие забывают: Церковь не от мира сего. Отсюда возникает погруженность в социально-политическую стихию: устраивают митинги с плакатами, какие-то рассылки и так далее.

Получается, что действия как либерально настроенных людей, желающих обмирщения Церкви, так и тех, кто нагнетает апокалиптические страхи, приводят к одному и тому же результату?

В том-то и проблема, что обе эти группы следуют мирской, секулярной логике. Задача же чад церковных всегда сохранять бдительность, мы к этому призваны. Мы ожидаем пришествия Спасителя, но в некотором смысле, нам нечего бояться, потому что Христос уже победил мир и Церковь уже являет Царство Небесное. Вопрос в том, будем ли мы в состоянии быть верными Спасителю до конца. А у многих людей мы сейчас видим обостренное ожидание пришествия не Христа, а антихриста.

Каким образом Церковь может довести свою позицию в вопросах эсхатологии до широких общественных кругов?

Проходящая сейчас конференция междисциплинарная; ее завершением будет круглый стол «Глобализация и эсхатология». Очень важно довести позицию Церкви до современного общества, которое отнюдь не чуждо эсхатологическим ожиданиям. Оно видит, как беспредельно развивается технологический прогресс, как рушатся небоскребы. Поэтому ясно, что рано или поздно конец света произойдет в той или иной форме. Нужно показать обществу, что суть не в катастрофах, не в «фильмах ужасов», а в том, что пределы человеческой цивилизации обнаруживаются в нравственном состоянии души человека. Вот где пределы, а не вовне.

Мы надеемся, что в обществе удастся организовать широкую дискуссию с участием философов, социологов, политологов о том, что будет пределами состояния человеческого бытия; такая дискуссия может иметь успех.

Представитель Американской Православной Церкви священник Иоанн Бэр (Свято-Владимирская Академия, Нью-Йорк) в разговоре с корреспондентом Православие.Ru подчеркнул большую значимость проходящей конференции. В то же время отец Иоанн отметил, что среди православных верующих Америки напряженных эсхатологических настроений не наблюдается их распространителями в США являются протестанты, которые, не имея опоры в Священном Предании, естественно, зашли в тупик и в вопросах эсхатологии.

ЭСХАТОЛОГИЯ — Новейший философский словарь

ЭСХАТОЛОГИЯ (греч. eschatos — последний и logos — учение) — религиозное учение о конце истории и конечной судьбе мира. Впервые Э. получила оформление как стройная система представлений в мессионерской деятельности иудейских пророков. Их пророчества о грядущих исторических событиях должны были иметь значимость для целых регионов. История, при этом, осмысливалась как имеющая конкретную цель, начертанную ей Богом. Христианство унаследовало от ветхозаветных пророков мировую Э. — учение о «новом небе и новой земле». Однако больший уклон в христианстве делается на индивидуальную Э.: после конца истории праведники воскреснут для вечной жизни, а грешники — для вечной смерти. Христианская Э. преодолевает национальную ограниченность Э. иудаизма, с конечной судьбой мира связывается судьба и ответственность не народа (с его малой историей), а каждого конкретного человека (с его индивидуальной жизнью). Во многих христианских течениях (адвентисты, пятидесятники, баптисты) Э. является стержневой основой всего вероучения. К таким эсхатологическим представлениям можно отнести веру в скорое пришествие Христа и наступления на земле тысячелетнего царства, а также веру в армагеддон — последнюю битву между Христом и сатаной.

Источник: Новейший философский словарь на Gufo.me


Значения в других словарях

  1. эсхатология — сущ., кол-во синонимов: 1 богословие 11 Словарь синонимов русского языка
  2. эсхатология — орф. эсхатология, -и Орфографический словарь Лопатина
  3. Эсхатология — Учение о последних вещах, о конечной судьбе мира и человека — искони занимала религиозную мысль. Представления о загробном существовании — томлениях в подземном царстве мертвых, мучениях... Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
  4. Эсхатология — (греч. eshatos – последний + logos – учение, слово) – религиозное учение о конечных судьбах мира и человечества, о конце света и страшном суде. Словарь по культурологии
  5. эсхатология — -и, ж. Религиозное учение о конце мира, о конечных судьбах мира и человека. Христианская эсхатология. □ Мне стала известна талантливая и смелая работа 1919 года о мусульманской эсхатологии в «Божественной комедии» Данте. Малый академический словарь
  6. ЭСХАТОЛОГИЯ — (от греч. esxatos — последний, конечный и logos — слово, учение) — совокупность религ. представлений о конце мира, завершении историч. процесса, конечных судьбах человечества (универсальная Э.), загробной жизни отдельного человека (индивидуальная Э.). Советская историческая энциклопедия
  7. эсхатология — ЭСХАТОЛ’ОГИЯ, эсхатологии, мн. нет, ·жен. (от ·греч. eschatos — крайний, последний и logos — учение) (·ист. рел.). В различных религиях — учение, представление о конце мира, о конечных судьбах человечества, о ·т.н. загробной жизни и т.п. Иудейская эсхатология. Христианская эсхатология. Толковый словарь Ушакова
  8. эсхатология — Эсхатология, эсхатологии, эсхатологии, эсхатологий, эсхатологии, эсхатологиям, эсхатологию, эсхатологии, эсхатологией, эсхатологиею, эсхатологиями, эсхатологии, эсхатологиях Грамматический словарь Зализняка
  9. Эсхатология — (от греч. éschatos — последний, конечный и ...Логия) религиозное учение о конечных судьбах мира и человека, Следует различать индивидуальную Э., т. е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирную Э., т. Большая советская энциклопедия
  10. ЭСХАТОЛОГИЯ — ЭСХАТОЛОГИЯ (от греч. ἔσχατος – последний, конечный) – в религиозных мировоззренческих системах учение о конечных судьбах человеческой личности и всего сущего в «вечности», т.е. Новая философская энциклопедия
  11. Эсхатология — Греч. eschaton — конец во времени и пространстве, и logos — учение. Учение о предстоящем конце света, смысле земной истории, ее логическом завершении, конечной судьбе человека как индивидуума и биологического вида. Эсхатологические элементы присутствуют Краткий религиозный словарь
  12. ЭСХАТОЛОГИЯ — ЭСХАТОЛОГИЯ (от греч. eschatos — последний, конечный и...логия) — религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Различается индивидуальная эсхатология, т. е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирная эсхатология, т. е. учение о цели космоса и истории и их конце. Большой энциклопедический словарь
  13. ЭСХАТОЛОГИЯ — ЭСХАТОЛОГИЯ (от греч. eschatos — последний, конечный и logos — слово, учение) — англ. eschatology; нем. Eschatologie. Религиозное учение о конечных судьбах мира и человека; различают индивидуальную эсхатологию, т. Социологический словарь
  14. эсхатология — ЭСХАТОЛОГИЯ -и; ж. [от греч. eschatos — последний и logos — учение] Религиозное учение о конце мира, о конечных судьбах мира и человека. Православная э. Христианская э. Мусульманская э. ◁ Эсхатологический, -ая, -ое. Э-ие сочинения, сказания. Толковый словарь Кузнецова
  15. эсхатология — эсхатология ж. Религиозное учение о конце света, о конечных судьбах мира и человека, являющееся составной частью многих религий. Толковый словарь Ефремовой
  16. эсхатология — Эсхатологии, мн. нет, ж. [от греч. eschatos – крайний, последний и logos – учение] (истор. религ.). В различных религиях – учение, представление о конце мира, о конечных судьбах человечества, о т. наз. загробной жизни и т. п. Большой словарь иностранных слов
  17. эсхатология — ЭСХАТОЛОГИЯ и, ж. eschatologie f. <�гр. eschatos крайний, последний + logos знание. В различных религиях — учение, представление о конце мира, о конечных судьбах человечества, о так наз. загробной жизни и т. п. Иудейская эсхатология. Словарь галлицизмов русского языка

ЭСХАТОЛОГИЯ - это... Что такое ЭСХАТОЛОГИЯ?

  • эсхатология — эсхатология …   Орфографический словарь-справочник

  • ЭСХАТОЛОГИЯ — (греч. eschatos последний, конечный и logos слово, учение) религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Следует различать индивидуальную Э., т.е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирную Э., т.е. учение о цели… …   Философская энциклопедия

  • ЭСХАТОЛОГИЯ —         (от греч. последний, конечный, учение)         религ. учение о конечных судьбах мира и человечества, в основе к рого лежит концепция о нарушении человеком своих обязательств перед Богом (богами) и последующей расплате за это: гибели… …   Энциклопедия культурологии

  • ЭСХАТОЛОГИЯ — (греч.). Учение о судьбе людей после смерти. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ЭСХАТОЛОГИЯ [Словарь иностранных слов русского языка

  • эсхатология — и, ж. eschatologie f. &LT;гр. eschatos крайний, последний + logos знание. В различных религиях учение, представление о конце мира, о конечных судьбах человечества, о так наз. загробной жизни и т. п. Иудейская эсхатология. Христианская эсхатология …   Исторический словарь галлицизмов русского языка

  • ЭСХАТОЛОГИЯ — (от греческого eschatos последний, конечный и ...логия), религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Различаются: индивидуальная эсхатология учение о загробной жизни единичной человеческой души; всемирная эсхатология учение о цели… …   Современная энциклопедия

  • ЭСХАТОЛОГИЯ — (от греч. eschatos последний конечный и ...логия), религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Различается индивидуальная эсхатология, т. е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирная эсхатология, т. е. учение о… …   Большой Энциклопедический словарь

  • Эсхатология —  Эсхатология  ♦ Eschatologie    Учение о конце света или конце человечества. Поскольку понятие конечности подразумевает некую цель, то и эсхатология толкуется двояко: с одной стороны, она учит о смерти и конце света; с другой – о страшном суде и… …   Философский словарь Спонвиля

  • Эсхатология — (от греческого eschatos последний, конечный и ...логия), религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Различаются: индивидуальная эсхатология учение о загробной жизни единичной человеческой души; всемирная эсхатология учение о цели… …   Иллюстрированный энциклопедический словарь

  • ЭСХАТОЛОГИЯ — (греч. eschatos последний и logos учение) религиозное учение о конце истории и конечной судьбе мира. Впервые Э. получила оформление как стройная система представлений в мессионерской деятельности иудейских пророков. Их пророчества о грядущих… …   Новейший философский словарь

  • Христианская эсхатология — Википедия. Что такое Христианская эсхатология

    Христианская эсхатология — раздел эсхатологии (от др.-греч. ἔσχατος — «конечный», «последний» + λόγος — «слово», «знание»), который отражает воззрения христиан на вопрос о Конце света и Второго Пришествия Христа. Христианская эсхатология, подобно иудейской эсхатологии, отвергает цикличность времени и провозглашает конец этого мира[1].

    В христианстве эсхатологию можно условно разделить на общую и частную. Первая говорит о судьбе этого мира и о том, что ожидает его в конце. Частная эсхатология учит о посмертном бытии каждого человека[2].

    Огромную роль для христианской эсхатологии играет хилиазм (или милленаризм) и мессианизм. Все христиане находятся в ожидании второго пришествия Мессии, явление которого и будет концом этого мира, и установления царства Божьего, то есть мессианизм.

    Исторический обзор

    Христианство возникло и развивалось на первых порах как эсхатологическая религия[3]. Все послания апостолов и особенно книга Откровения пропитаны мыслью о том, что скоро грядёт конец и христиане должны ожидать возвращения Иисуса Христа на землю. Кроме Откровения в церкви существовало множество других сочинений о Конце Света: «Пастырь Ерма», «Откровение Мефодия Патарского»…

    В последующие века идея близкого пришествия Христа пронизывала многие книги Отцов Церкви. Так епископ иерапольский Папий — по свидетельству св. Иринея — страстно ожидал наступления тысячелетнего царства[4]. Толкованием Апокалипсиса в Православной церкви занимались: Андрей Кесарийский, Феофилакт Болгарский, Серафим Роуз.

    Основные теологические направления

    Исторически сложилось, что основные взгляды на конец мира у теологов связаны именно с милленаризмом[источник не указан 101 день], то есть с упоминающимся в книге Откровение Иоанна Богослова тысячелетним царством Христа:

    И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет

    Первая группа богословов считает, что пришествие Иисуса Христа будет предшествовать установлению тысячелетнего царства и именно с приходом Мессии будет установлено на земле Его царство, и под самим царством подразумевается земное правление Христа в течение тысячи лет. Этот взгляд получил название премилленаризм (от лат. pre — «до», millennium — «тысяча лет»), а его последователи — премилленарии[5].

    Другая же группа считает, что царство возникнет в результате исторического развития Церкви и её задача, как раз и состоит в том, чтобы подготовить царство к пришествию Христа. Т.о. по их мнению пришествие Христа состоится после установления (или окончания) тысячелетнего царства. Этот взгляд соответственно называется постмилленаризм[6].

    И, наконец третья группа считает, что понятие «тысячелетнее царство» является прообразом и его нельзя понимать буквально. Многие из них считают, что царство уже установлено после пришествие Христа через Церковь и нам не следует ожидать установления буквального царства на земле. Эта группа богословов называется амилленарии, а их взгляды получили название амилленаризм[7].

    Христианский диспенсационализм

    Особое место в христианской эсхатологии, и в первую очередь в протестантизме, занимает диспенсационализм и учение о восхищении церкви. Основателем диспенсационализма является Д. Дарби, а популяризатором С. Скоуфилд, благодаря своей популярнейшей Библии с комментариями[8].

    Диспенсационалисты верили, что вся история человечества разделена на несколько периодов (диспенсаций), в рамках которых Бог совершает определенные вещи.

    Теология диспенсационалистов повлияла очень сильно на премилленариев и привнесла новые черты в это учение. Израилю и евреям отводилась отдельная роль в эсхатологии. В отличие от других богословов диспенсационалисты не верили в то, что Церковь заменила собой Израиль в избрании Бога и, как результат, в последние времена Израиль должен играть большую роль перед пришествием Христа. Диспенсационалисты верили в полное восстановление государственности Израиля, и осуществление этого в 1948 году восприняли как знамение скорого возвращения Христа. Это объяснялось тем, что диспенсация язычников заканчивается и начинается восстановление отношений Бога с Израилем. Особую роль в этой эсхатологических воззрениях играет учение о невидимом «восхищении церкви».

    Восхищение церкви

    Еще одна популярная эсхатологическая теория — «восхищение Церкви» (англ. Rapture). Её суть в том, что Церковь во время последних событий будет восхищенна с земли на встречу с Иисусом Христом.

    Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем

    Великая скорбь

    Другая особенность учения состояла в том, что непосредственному предшествию Христа должна предшествовать, т. н. «великая скорбь», то есть особенное время, когда Бог будет изливать ярость на всех живущих на Земле, в результате чего всех постигнет великая скорбь. Некоторые считают, что это период будет насчитывать 7 лет, другие 3,5 года.

    Ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет
    Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца

    В свою очередь премилленарии, то есть верящие в пришествие Христа до наступления тысячелетнего царства, делятся на три группы в соответствии со своими взглядами на «великую скорбь» и восхищение Церкви.

    Основных теологических направлений в отношении «восхищения церкви» насчитывается три.

    • Претрибуционалисты верят в то, что верующие будут восхищены до «великой скорби», так как Бог желает избавить свою Церковь от грядущих страданий и бедствий.
    • Мидтрибуционалисты считают, что восхищение случится ровно по середине «великой скорби», но еще до начала основных бедствий, то есть Церковь не будет переживать основную часть гнева Божьего.
    • Посттрибуционалисты верят, что Церковь пройдет через весь период «великой скорби» и будет восхищена только после всех страданий.

    См. также

    Примечания

    1. Григоренко А. Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, сс. 45-47
    2. ↑ Библиологический словарь о. Александра Меня
    3. ↑ А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 61
    4. ↑ А. Григоренко, Эсхатология, милленаризм, адвентизм, Санкт-Петербург, 2004, с. 67
    5. ↑ Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, сс. 36-37
    6. ↑ Эрл Е. Кернс, Дорогами Христианства, Москва, «Протестант», 1992, с. 37
    7. ↑ Там же
    8. ↑ «What is Dispensationalism?»

    Ссылки


    Смотрите также